Василий Верещагин на Северной Двине. Часть 5.

Все части "Василий Верещагин на Северной Двине":
Часть 1Часть 2Часть 3Часть 4Часть 5

Пичуга

От Нижней Тоймы недалеко до Пучуги, последней станции Вологодской губернии, за которою идёт уже Архангельская. Мы шли туда почти всю ночь и прибыли к утру. Большую часть пути я сидел на руле, отчасти для ободрения моих людей, предпочитавших сон езде, отчасти потому, что любовался на тихую воду, в которой отражались берега с деревьями и кустарником, также как и яркая северная заря, беспрерывно горящая за всю короткую двух, трехчасовую ночь. Кругом была полная тишина; слышался только плеск вёсел наших гребцов и их тихий разговор, песня или гармония доносились со спускавшихся вниз лесных плотов. А то закричит чайка; со свистом, порывистый, беспокойным летом, промелькнет кулик, или с криком, часто, часто махая крыльями, пронесутся кряковые утки...

29 июня, в день апостолов Петра и Павла, Пичуга справляет церковный праздник: именинница — старая деревянная церковь, которую мне хотелось осмотреть прежде всего.





Батюшка встретил меня подозрительно; пытливо глядя через большие очки он сухо спросил, что я «желаю извлекать из церкви»?

— Извлекать ничего не желаю, хочу только посмотреть и занести в записную книжку то, что встречу интересного:
старое у нас теперь ломают, в домах всё уже уничтожено, кое-что осталось только по церквам — вот я и хочу осмотреть вашу церковь.


Церковь Петра и Павла в Пичуге.

— Что же вы только одну нашу церковь хотите описывать или в других местах занимаетесь?
— Списываю и в других местах. Я вынул дорожный альбом и стал показывать свои наброски: вот обыденная церковь, вот деревянная колокольня, вот резные украшения изб, а вот головной убор невесты и жениха — лицо батюшки начало проясняться, подозрительность заметно стала проходить: он попросил альбом, повертел в руках, ещё осмотрел рисунки и, уже спокойно сказавши «извольте смотреть, сколько угодно», послал за сторожем и ключами.



Церковь оказалась интересною выше ожидания: не очень старая - построена в конце прошлого столетия—она имела внутри несколько колонн, чисто русского стиля, того оригинального фигурного стиля, который образовался из смешения византийского, итальянского, персидского и чисто мавританского - словом стиля, наиболее замечательным представителем которого является московская церковь Василия Блаженного.


Церковь Петра и Павла в Пичуге. Трапезная.




Церковь Петра и Павла в Пичуге. Дверь трапезной.

Характер этот создался заимствованием, но заимствования не были рабские и в общем улеглись в весьма своеобразную форму: остроумный француз Теофиль Готье говорит, что Покровский собор — есть произведение «вдохновенного огородника» — столько в его формах вообще и куполах в особенности воспроизведено дынь, тыкв, груш и т. п.

Русское зодчество приняло и благополучно усвоило византийское влияние, которым долго питалось, а затем персидское и вообще восточное; кроме того очень сильно повлияла на него Италия — повлияла настолько сильно, что во многих частях извратила характер построек, назначенных для сурового, резкого климата: явились портики и галерейки без окон, круглая арка совершенно вытеснила ломаную, унаследованную от дерева. Однако и это заимствование хорошо усвоилось зодчеством, но его зарезало подражание в XVIII столетии иностранному— подражание безрассудное — во что бы то ни стало и с этого времени всё свое стало осмеиваться, изгоняться.
Отчего не взять иностранного слова, когда нет в языке равнозначного, для выражения нового понятия; отчего не заимствовать подходящую форму в искусстве, если она лучше выражает ту или другую потребность, то или другое стремление, но отбрасывать свое, только из-за страсти к чужому — глупо: под 30-ти градусный мороз у нас строят оштукатуренные трескающиеся колоннады, в которых темно, сыро, холодно и... безлюдно.

Словом, явилась и зашла в права гражданства вся та вычурность, от которой более вреда, чем пользы, и всё достоинство которой лишь в том, что она заграничная, «знаменитая». Только теперь снова начинают, припоминать и разрабатывать своё — давно пора!

Однако возвращаюсь к Пучуге. В виданных мною доселе деревянных церквах я еще не встречал таких оригинальных архитектурных частей, как помянутые колонны — две в самой церкви и две в трапезе; вторые, как подпирающие низкий потолок, пузаты, приземисты; первые высоки, стройны и те и другие расписаны, но краски уже послезли.


Церковь Петра и Павла в Пичуге. Колонна трапезной.


Церковь Петра и Павла в Пичуге. Общий вид трапезной.

Я решил остаться на несколько дней, чтобы сделать кое-какие этюды; откладывать это не нужно было, так как церковь собирались ломать: река подмывает крутой берег, па котором она стоит — осталось уже нисколько сажень до постройки, а случается, что весенняя вода сразу обрывает 3 — 4 сажени, так что не сегодня завтра церковь рискует рухнуть с высокого берега в реку.




Церковь Петра и Павла в Пичуге. Резные колонны в церкви.


В другом месте конечно нашли бы возможность урегулировать течение речки и направить русло её далее, но здесь об этом и не думают — трудно, дорого. Здесь деревянные церкви переносят по нескольку раз когда во время догадаются сделать это, а не догадаются, так хнычут и жалуются на падение церкви в реку, как недавно было в Устюге или здесь на Двине, в местечке Ракулы.

Впрочем, переноска деревянной церкви не составляла бы ещё очень большой беды — жаль то, что для избежания необходимости возобновлять сгнивший кое-где по углам лес, священник с прихожанами решили укоротить бревна, убавить всю постройку; что при этом пострадает художественная сторона, извратится характер церкви, о том, конечно, не заботятся и, разумеется, мою настойчивую просьбу «перестроить всё в том точно виде, как есть теперь»—сочли за каприз и шутку.


Колокольня в Пичуге.


Общий вид храма с колокольней.

Церковный праздник в Пучуге праздновался довольно исправно — было много пьяных, пелось много песен. Особенно голосисто разливалась одна полная, кровь с молоком, девица (или молодая баба), выписывавшая по улице криули, под звуки самой современной песни:

Ты голубчик мой милашка
Дай скорее мне бумажку
Я спишу с тебя портрет
Как другого нигде нет